Эксклюзивное интервью с Дмитрием Сиберцевым

— Дмитрий, вопрос, который меня неотступно преследовал, пока я готовилась к интервью с вами, уж простите за прямоту. Как вам удалось собрать такое созвездие лучших десять лет назад? Как удалось повести за собой тех, кто определенно не нуждался ни в дополнительной работе, ни в дополнительной славе? Ведь все певцы были востребованы в своих постановках и работали в своих театрах. Почему они поверили, что «ТенорА» — это хорошо?
— Как всегда, все началось на кухне десять лет назад. В тот момент я руководил фондом Ирины Архиповой, и мы все были его участниками. В рамках этого фонда был создан проект, рассчитанный на теноров, и мы выступали с той программой. Идея проекта была достаточно простой – одна оперная звезда с мировым именем, а вокруг нее крутится много исполнителей поменьше и помоложе. Это продолжалось около трех лет, я аккомпанировал, все были счастливы и все было хорошо — кроме того, что в один момент нам стало понятно, что проект будет продолжаться на одном определенном уровне, а нам хочется меняться: петь другие произведения, расти, развиваться. Мы сели, подумали и решили, что мы уходим. На тот момент нас было пятеро, мы все были между собой знакомы.

— Не страшно было уходить с насиженного?
— Страшно почему-то не было, было жалко, с одной стороны, бросать фонд, в который было много вложено и с которым было много связано. С другой стороны, очень хотелось перемен, которые были бы невозможны, останься мы там. Взвесив все, стало ясно, что надо уходить. Таким образом, мы ушли, сделали свою программу, дали пару концертов… и обнаружили, что у нас получается. Концерты были таким успешными, что нас начали приглашать с выступлениями то туда, то сюда. Тогда стало ясно, что пятеро участников – это мало, потому что все работали, как вы правильно сказали, в своих театрах и не могли посвящать нашему проекту 100% своего времени. Со временем состав группы возрос сначала до 7, а потом до 10 участников, и это оптимальный состав на сегодняшний день.

— Вы ведь не только организатор, но и исполнитель. Что в вас побеждает — страсть в творчеству или коммерческая жилка?
— Страсть к творчеству, увы или ах. Часто поступаю так, как хороший администратор никогда бы не поступил, отдаю предпочтение искусству, а не выгоде. Я в любом случае был и остаюсь, в первую очередь, деятелем искусства. Например, мы идем на то, чтобы вкладывать собственные средства в проект, для достижения соответствующего уровня исполнения. Спонсоров у нас не было никогда, и вот, например, мы недавно сами купили дорогущее акустическое обородование для выступлений, потому что не могли позволить себе зависеть от случая и гадать, какие микрофоны нас будут ждать на очередных гастролях. Cейчас вот возим с собой, как черепашка, этот скарб, зато если бы Вы только нас слышали!

— Услышим обязательно в конце июля. А расскажите, как подбирались участники?
— На первое место мы ставили, разумеется, профессиональные данные. Все участники проекта – востребованные, занятые 100% времени оперные певцы. Потом, конечно, речь шла о человеческом факторе – вы понимаете, мы даем 30-40 концертов в год, это колоссальная физическая и психическая нагрузка! И чтобы жить таким сплоченным коллективом, человек должен и соответствовать ему внутренне, и быть достаточно гибким и умеющим идти на компромисс. Когда я подбираю репертуар для каждого, кстати, я обязательно учитываю личностный фактор, достоинства и недостатки человека, и стараюсь, чтобы проект дал ему то, что он недополучает в своей основной деятельности. К примеру, я вижу, что мой коллега успешен и востребован, но ему очень не хватает зарубежных гастролей и концертной деятельности – проект позволяет ему путешествовать по миру. Или другому, например, не хватает сольных выступлений – программа будет предусматривать его сольные партии. Третьему, наоборот, легче себя представить в окружении людей на сцене, так увереннее. Четвертый очень талантлив, но ему тяжело сосредоточиться и выучить свою партию. Я стараюсь учитывать все при составлении программы. И конечно надо понимать, что все – амбициозные и уверенные в себе, и элемент конкуренции есть всегда. Во время чужих выступлений мы все стоим за сценой и внимательно слушаем друга-«соперника». И я вас уверяю, каждый думает про себя «ну вот я сейчас выйду и покажу, как надо!».

— И как удается балансировать между здоровой конкуренцией и нездоровым соперничеством в коллективе?
— Все просто понимают, что делают общее дело, и это проект, за который надо держаться. И если кому-то нужна помощь, остальные обязательно помогут: выйдут и споют вместо коллеги. И это важнее личных амбиций.

— Дмитрий, спрошу в лоб: почему сейчас, когда опера переживает определенный кризис, жанра, ваш проект так успешен? Вы не берете сценическим мастерством, вы не завлекаете визуальным рядом, вы просто выходите на сцену и поете — почему это работает?
— Вы знаете, опере 400 лет, и она уже весьма почтенная дама, чтобы обижаться на тех, кто ее не любит. Кроме того, она постоянно искала свой путь к зрителю-слушателю: вначале певец был просто «обслуживающим музыку персоналом», и только с появлением Энрике Карузо певец вышел на первое место, заслонив музыку. После появления Марии Каллас и Тито Гоби выяснилось, что нужно не только петь, но и играть: на передний план выходит исполнительское искусство. Потом стало ясно, что оперные певцы должны быть разносторонними – и оперные певцы сильно расширили репетуар, стали петь не только оперные арии. «Паваротти и друзья» или дуэт Монсеррат Кабалье и Фредди Меркьюри – это яркие примеры того, о чем я сейчас говорю. Я пытаюсь объяснить сейчас, что во все времена опера искала свой путь доказать, что она — это не только не только фрак с бабочкой, но и динамичное, яркое направление в искусстве, способное удивлять. Мы нашли свою нишу, решив преподносить зрителю лучшее, что есть в оперном искусстве. Это оказалось востребованнымм, и не только и не столько, кстати, на российской сцене, сколько за пределами страны.

— Почему?
— Например потому, что Мы сознательно решили не вписывать в российский шоу-бизнес по ряду причин. Мы, например, категорически отказываемся петь под фонограмму, а формат телевидения заточен под фанеру.

— Насколько я знаю, технически очень сложно петь на телевидении без фонограммы…
— Да нет, отлично возможно, это просто выбор телевидения. Многократно доказано, что если потратить 15 минут на настройку техники, то пение без фонограммы звучит гораздо лучше. Но у нас не получается, в буквальном смысле, петь под фанеру — мы не попадаем 🙂 Кроме того, всегда возникает серьезный диссонанс между тем, как поют другие исполнители и мы: стоит нам выйти и спеть вживую после тех, кто до нас пел под фонограмму, как залу становится очевидно, в чем различие. Поэтому мы и стараемся держаться в стороне от всего этого.

— Как вы готовите программу?
— Подготовка программы — это процесс непрерывный. Не считая нескольких проектов, которые повторяются из года в год по особому заказу (к ним, например, относятся концерты в память Муслима Магомаева или концерт, посвященный Дню Победы), мы постоянно меняем и расширяем свой репертуар. Технически работа выглядит так: составляется новая программа, объединенная определенной темой. Затем мы пробуем ее в небольшом зале, это такая небольшая программа «для своих». Если она получает одобрение публики, через год мы выводим ее на чуть бОльший уровень, и если она проходит и эту проверку, она выходит на уровень большого концертного зала. Таким образом мы составляем 3-4 новых концерта в год.

— Что значит «определенная тематика»?
— Наш репертуар наш очень широк и разнообразен, и то, какую концертную программу мы составляем, зависит от разных факторов. Разумеется, мы поем очень много оперных арий, но кроме этого, у нас есть, например, программа под названием «Песни итальянской мафии» — понятно, что в нее входит, правда? Или мы представили недавно программу «Застольные песни». Программа состоит из двух частей, причем первая действительно застольные песни, написанные начинается с «Застольной» Бетховена, а заканчивается песнями Вайенги и Лепса – то есть то, что действительно поется за столом сейчас в России. Есть, кроме этого, программа «Песни из любимых мультфильмов», которая вызывает всегда невероятно живую реакцию — представляете, песни из любимых мультфильмов, спетые как положено. В восторге и дети и взрослые. Это только ряд примеров: у нас более 2000 песен в репертуаре и около 100 программ, поэтому мы можем позволить себе бесконечно варьировать.

— Как вы выросли в такого эффективного менеджера?
— До определенного возраста я был человеком не особо трудолюбивым и выезжал часто за счет природных способностей. Я приходил в музыкальную школу и, помня, что мы проходили на прошлом занятии, импровизировал, сочинял на ходу – и до какого-то момента мне удавалось проскочить. Но в итоге моя лень дала о себе знать, и я поступил в музыкальную академию в Свердловске вместо Москвы. Это, конечно, был удар по самолюбию, но на самом деле, именно это заставило меня профессионально повзрослеть – там, в отрыве от родителей и семьи, мне пришлось пуститься с самостоятельное плавание. Там же я стал профессионально играть в футбол, а это серьезные ограничения – трехразовые тренировки, самодисциплина. Так что когда я окончил консерваторию и уехал, я уже был совсем другим человеком.

— А потом?
— Потом несколько молодых и талантливых музыкантов попросили меня им аккомпанировать, и я вдруг понял, насколько это мне интересно. Я мог просидеть за инструментом 8, 10 часов, не отрываясь. Вот это и стало началом метаморфозы.

— А как вы умудряетесь оставаться менеджером и музыкантом одновременно?
— А я встаю очень рано! У меня как у директора оперного театра рабочий день начинается в 10 утра. До этого времени я сижу за роялем и упражняюсь по многу часов, занимаюсь проектом. Кстати, некоторые ребята из проекта работают у меня в театре, и то, что я являюсь директором театра, никак не делает их жизнь проще – во-первых, потому что со своих спрос выше, а во-вторых, потому что проект отнимает у них часть работы в театре, а это не очень хорошо – молодые-то подрастают! Сейчас выросло поколение оперных певцов совершенно европейского уровня, талантливые, востребованные по всему миру настолько, что они в теноровый проект просто не пойдут, им неинтересно. А наши солисты часто вынуждены жертвовать работой в театре ради проекта.

— Дмитрий, вопрос от дилетанта – а какая разница между мюзиклами, опереттами и операми?
— Что касается оперетт… Это больная тема… Мн кажется, что ушло почему-то поколение артистов, которые могли играть в опереттах. Оперетты – это же очень сложный жанр! Это что-то среднее между оперой и мюзиклом, и пожалуй, самый сложный уровень. Там нужно и петь на оперном уровне, и играть на уровне актеров настоящих театров. Мюзиклы ближе к восприятию современным слушателем, чем опера – в мюзиклах используются инструменты, которые в опере не используются вообще. В частности, там много электронной музыки. При этом артисты в мюзикле должны изумительно двигаться, играть — кроме того, что они поют, разумеется. Мюзикл привязан к возрасту исполнителей ролей, в то время как в опере это может быть достаточно условно. Существуют прекрасные баритоны в 35-40 лет, которые могут исполнять Онегина («…до 26 годов», помните?)

— Подытожьте: что стало секретом успеха проекта «ТенорА XXI»?.
— Мы должны быть неспокойными, пытливыми, впитывать все вокруг. Современные оперные артисты обязаны знать много вещей: как они выглядят, как они говорят, насколько много знают. И они обязаны быть разносторонними — и внешне, и внутренне. Если бы в проекте было бы 8 одинаковых людей, это было бы скучно. Мне кажется, в этом и есть секрет успеха – мы очень классические, мы не были и не будем молодежной группой. Если то, что мы делаем, нравится молодежи – это замечательно! Но специально подстраиваться под кого-то мы не будем – мы в любом случае принадлежим классической музыке.