Эксклюзивное интервью с Миклошем Габором Кереньи (Керо)

Почти счастье и мысли после израильской премьеры “Летучей мыши” Венгерского Национального Театра Оперетты. Нам дико повезло. И наоборот – страшно не повезло.

Как в анекдоте про поэта, который всю ночь писал стихи про любовь и наконец-то закрыл тему, так советские театр и кинематограф создали неистребимый эталон подачи ряда произведений. И ведь это не только “Обыкновенное чудо” или “Собачье сердце”, которые в других лицах просто не смотрятся. Советские Холмс, Карлсон и Фигаро создали вокруг себя непроходимый частокол, то же относится к фридовской “Летучей мыши”. Абсолютно “гоблинский” перевод Эрдмана, превратившего средненькую комедию в шедевр с незабываемой собакой Шульца, и “господи, сделай так, чтобы за это время посадили как можно больше порядочных людей”, приправленный умилительными Соломиными, лучшими голосами советской оперетты. Нам повезло, мы это видели, это несравненно. И лучше уже не сделать. И всё дальнейшее уже хуже.

НО.

“Летучая мышь” страсть как хороша. И венгры привезли шумное, озорное, иногда эротичное действо, в котором нет собаки Шульца, но мы-то ее уже видели, и теперь можем радоваться чему-то другому. К тому же идея приглашать на роль комическую тюремщика местного комика Исраэля Каторзе себя стопроцентно оправдывает. Разумеется, будучи госслужащим, я не могу одобрять шутки про нашего лучшего из министров культуры (а то ведь она и по матушке может), но этого во фридовской постановке уж точно не могло быть.

“Мы карлики, сидящие на плечах гигантов”, – было девизом мастеров раннего Возрождения. Так что именно нас, знакомых с античной фридовской “Летучей мышью”, венгерская постановка может порадовать новизной. А вот в попытке наскоро сколотить на сцене римейк блестящего фильма не было бы ни малейшего смысла.

– Керо, в этом году вы привезли в Израиль оперетту “Летучая мышь”. Каковы ваши ощущения от постановки этого года?

– Израильская публика одновременно и очень требовательная, и очень теплая. Каждый год мы с радостью приезжаем в эту страну, и привозим каждый раз что-то отточенное до мелочей: зритель понимает, что он видит и слышит. Но судя по реакции публики на нашу оперетту, наша интерпретация бессмертной оперетты Штрауса по-прежнему жива, здорова и доставляет массу удовольствия и тем, кто ее играет, и тем, кто за этим пристально наблюдает из зрительного зала.

– Вы делаете очень много для популяризации классической музыки как в Венгрии, так и за ее пределами. Известно, например, что в Будапештский Театр оперетты приходит огромное количество молодежи – в Венгрии классическая музыка действительно популярна! Скажите тогда, почему такие композиторы, как Имре Кальман и Франц Лист популярны, а Бела Барток – нет? Ведь если судить по силе таланта, Барток как минимум не уступает обоим?

– В вопросе определения механизма популярности того или иного композитора самое важно не кто был талантливее, а другое – какие инструменты использует композитор для того, чтобы воздествовать через музыку на публику. А еще важно то, насколько публика, которая слушает композитора, способна принять и понять эти инструменты. Так сложилось, что сегодня публика принимает музыку Кальмана и Листа в большей степени, чем гораздо более сложный мир Бартока.

Тут, кстати, важно отдавать себе отчет в том, что “сложнее” отнюдь не значит “лучше”. Композитор может создать сложнейшую по замыслу и техническому исполнению произведение, а публика будет обожать простые незамысловатые песенки из него.

– Какое обидное упрощение!

– Но при этом имейте в виду, что при постановке того или иного классического произведения, когда мы, режиссеры, беремся за задачу поставить его на сцене и привлечь зрителей, мы вынуждены использовать все более сложные инструменты. Публика слишком искушена, ее внимание тяжело привлечь только лишь прекрасной музыкой и исполнением. Я уверен, что публику можно и нужно знакомить с музыкой и Кальмана, и Листа, и Бартока. Но вопрос в том, какой использовать подход для этого.

– Вы считаете, в этом успех опер и оперетт, которые ставили вы? Особенный подход к ушам и сердцам зрителей, в том числе и молодых? 

То, что классическая музыка становится популярно среди молодежи – это моя особенная гордость. В Театр оперетты в Будапеште приходит огромное количество студентов и даже школьников, и они получают удовольствие то того, что мы делаем, причем независимо, по большому счету, что именно шло на сцене. Я четырежды ставил оперы Вагнера, и все четыре шоу Вагнера были так успешны, что мы продолжали эти постановки в течение четырех лет. И зрители приходили снова и снова, и даже приводили своих детей. Представляете, Вагнер – и дети в качестве зрителей, получающих удовольствие! Возвращаясь к вопросу – да, я считаю, что мы нашли подход к своему зрителю и сделали классическую музыку популярной.

– Это вообще очень не просто, учитывая, что классическая музыка – развлечение не для всех.

– Не для всех, но я уверен, что предназначение театра и музыки – это развлечение публику. Так было всегда, и так будет. Музыка и театр гарантируют человеку эмоциональное и умственное приключение – то, к чему мы всегда стремимся. И задача номер один, которая перед нами стояла, заключалась в том, чтобы люди с различным бэкграундом получали примерно одинаковый уровень ощущений и переживаний. Понимаете, зрительница 48 лет, рафинированная, искушенная и знающая толк в музыке, наверняка получит удовольствие от оперы “Мадам Баттерфляй” Пуччини. Мне хотелось, чтобы и 17-летний юноша, представитель совсем другой эпохи, получил такое же удовольствие от этой оперы. То, что мы делаем на сцене, направлено на то, чтобы этот ребенок, придя в театр, получил тот же месседж: о ценности отношений и верности, о том, как нужно и не нельзя обращаться с женщинами, о других важных вещах.

 

– Следуя вашей логике, музыка обладает силой воздействия, которой обладает далеко не каждое слово. 

– Ха! При всей ценности музыки, при всей ее важности и силе воздействия не стоит забывать, что относиться к ней следует как к красивой женщине: мы наслаждаемся ею, восхищаемся, поклоняемся. Но чрезмерно боготворить ее не стоит: просто раздень ее и отдай ей свои деньги, помни, что она настолько ветрена, что завтра станет совсем другой.

– От практичности этого совета мурашки забегали по коже. Керо, а ведь вы не только талантливый и востребованный режиссер-постановщик, вы еще и очень успешный директор. Под вашим руководством, которое длится с 2001 года, Будапешстский театр оперетты стал одним из самых успешных театров в стране.

– Спасибо. Маленькая поправка: это не один из самых успешных театров, это просто единственный театр в стране, приносящий прибыль.

 

– Как вам это удалось? 

– Когда я взял на себя руководство театром, я осознал, что хочу не просто творить; я хотел, чтобы театр стал успешным коммерческим проектом. Поэтому мы изначально открыли себя экспериментам, новой публике, новым течениям и проектам. Помните, я выше говорил про то, что музыка ценит сочетание восхищения и чуть более практичного подхода к себе? Ну, вот так это и было. Мы отказались от того, чтобы видеть в классической музыке священную корову, которую нельзя трогать руками. Мы шли на смелые эксперименты, перекраивая что-то в классике, но не трогая самую суть. Конечно, пришлось бороться со скептицизмом, с теми, с кем было не по пути. Конечно, пришлось идти на увольнения. Но в конечном итоге оно того стоило. Когда я пришел в театр, у нас было 200 постановок, сейчас их 600.

– Вы в одном интервью сказали, что особенно гордитесь тем, что пока все остальные театры увольняли людей, вы сохранили более 300 рабочих мест. 

– Так и есть. Я не самый приятный в работе человек, и невыносимый руководитель. Но под моим началом работает сейчас несколько сотен человек, и людям нравится работать вместе – вместе со мной и вместе в этом коллективе. Собралась команда единомышленников, но ушли все, с кем нам было не по пути. И сегодня мы смотрим на друг на друга и думаем  – здорово, что все мы работаем вместе и смотрим в одном направлении. Прямо по Шекспиру.

– Керо, не могу не спросить – известно, что вы больше всего любите мюзиклы и оперетты, но отдаете предпочтение классичекой музыке. А какой из современных мюзиклов и композиторов вы любите больше всего? Уэббера уважаете? Или, может, бродвейские постановки?

– Лорд Уэббер, безусловно, очень талантлив, но это совсем не мое. Я признаю вклад его “Кошек” (The cats) или “Иисуса Христа – суперзвезды” в современную культуру, но для меня его мюзиклы слишком поверхностные. Я очень люблю другие вещи: Джекилл и Хайд (англ. Jekyll & Hyde) композитора Фрэнка Уайлдхорна, Мисс Сайгон (англ. Miss Saigon) Клода-Мишеля Шёнберга и Алена Бублиля и венгерскую постановку мюзикла Моцарт! (нем. Mozart!) . Это вот, пожалуй, самые лучшие мюзиклы на сегодняшний день.

– А что, по вашему мнению, делает одно произведение успешным и любимым, а второе – нет? 

– Возьмем любой острый социальный конфликт и построим вокруг него любовную историю – вот и рецепт успешного произведения. Это две темы, которые волнуют всех и всегда: любовь и современные проблемы.

Специально для Glamur.co.il Севиль Вельева & Константин Блюз