Многие ли могут похвастать, что маг безмолвного жеста, французский Чарли Чаплин, как называли великого мима Марселя Марсо, разговаривал с ними? В жизни оперного режиссера, создателя и руководителя Израильской Камерной оперы Рахиль Каминкер такой эпизод был, и она считает его одним из определяющих в жизни. 6, октября на сцене Реховота состоится концерт «Век Бельканто» в рамках международного фестиваля «Волшебный мир оперы», организованного Камерной оперой. В преддверии открытия фестиваля режиссер Рахиль Каминкер поделилась секретами оперы
История первая
В 1995 году оперный режиссер, доцент Санкт-Петербургской консерватории Рахиль Каминкер пришла в ленинградский Сохнут на встречу с мэрами израильских городов. Один из них, тогдашний мэр Ашдода Цви Цилькер, с энтузиазмом рассказывал о городе у Средиземного моря, где должен открыться оперный театр, второй в Израиле. В это время Рахиль с супругом уже подумывали о репатриации, осталось решить, чем заниматься на исторической родине.
Услышав о музыкальном театре, Рахиль подошла к мэру Ашдода, познакомилась, рассказала о себе. Израильтянин был настроен по-деловому, внимательно выслушал, задал несколько вопросов, и, подводя итог, сказал: «Хорошо, через месяц, в 8 часов утра я жду вас в своем кабинете».
Все репатрианты знают, сколько времени занимает оформление документов, багажа и прочие организационные хлопоты. Но Рахиль и ее супруг певец Владимир Напарин настолько воодушевились идеей создать свой театр, что сделали невозможное и ровно через месяц сидели в приемной Цви Цилькера.
Но главные трудности были впереди. Рахиль, уезжая из Санкт-Петербурга, думала, что войдет в новое здание театра и начнет работу над первой постановкой. Она приехала с детально проработанной идеей «Летучей мыши», которую удалось поставить только через десять лет. Потому что на самом деле, кроме идеи, в 1995 году в Ашдоде не было ни-че-го.
Однако выбор был сделан, и Рахиль Каминкер начала создавать свой театр.
– Рахиль, вы настолько рисковый человек, что готовы на любые неожиданные авантюры?
– Наверное, это так. Хотя мне кажется, что любой режиссер в какой-то мере авантюрист: мы никогда не знаем, что в итоге получится из задуманного. А что касается нашего переезда в Израиль – как говорится, в чем были, в том и поехали. Каждый режиссер мечтает получить собственный театр, воспитать своих актеров. У драматических режиссеров с этим проще. Для оперного режиссера свой театр – очень редкий шанс, такого практически не бывает.
– Вы помните свой первый спектакль в Израиле?
– Да, конечно, это была «Травиата». Я прослушала очень много людей, это был длительный процесс, певцы приезжали со всего Израиля, и каждый мог представить себя и свои возможности. С музыкантами было проще, к тому времени в Ашдоде существовал оркестр под управлением Сергея Ханнукаева, выпускника аспирантуры нашей Ленинградской консерватории, лауреата конкурса дирижеров. Оказалось, что он дирижировал одним из моих спектаклей, а я об этом не знала. Это было очень плодотворное сотрудничество, случай, когда дирижер и режиссер оперы хорошо понимают друг друга. Главную роль в первом спектакле, «Травиате» Верди, я поручила очень молодой певице, 22-летней Ане Скибинской. Меня все отговаривали, говорили, что девочка молодая, не вытянет. Но я настояла, чтобы Виолетту пела Аня. Жермон – Павел Кравецкий, Альфред – мой муж Владимир Напарин. Это был наш первый состав.
– Женщина-режиссер в опере – явление достаточно редкое. Как случилось, что вы пришли в эту профессию?
– Во-первых, это бывает не так уж редко. Сейчас в оперных театрах мира много женщин-режиссеров. Когда я училась в Ленинградской консерватории, у нас на курсе мужчин и женщин было приблизительно поровну. Так что я бы не стала утверждать, что оперная режиссура существует только для мужчин. Вообще, я считаю, что режиссура в целом – это женская профессия. Женщина по своей природе режиссер: она обустраивает дом в определенном стиле, оформляет его, налаживает отношения между членами семьи и с соседями. Чем не режиссура?
– Пожалуй, вы правы. Но члены семьи и соседи не всегда поют в сопровождении оркестра… Чем отличается оперная режиссура от работы в драматическом театре?
– Режиссер драматического театра работает с литературным текстом, а у нас он написан музыкой. В опере слова не имеют такого значения, как в других видах театрального искусства. Мы имеем дело с музыкальной драматургией. Поэтому оперный режиссер должен быть в первую очередь музыкантом, он должен уметь прочитать партитуру, как дирижер.
– Что нужно оперному режиссеру, кроме музыкального образования? Без каких личных качеств обойтись нельзя?
– Прежде всего, тех же, которые нужны режиссеру в любом театре. Знаменитый кинорежиссер Григорий Козинцев рассказывал, что когда он поступил в институт, первую лекцию читал главный режиссер Большого театра. Он спросил новоиспеченных студентов: «Какое качество больше других необходимо режиссеру?» Студенты наперебой отвечали: талант, фантазия, новаторство, умение работать с актерами… Он их послушал и сказал: «Главное для режиссера – здоровье». И был совершенно прав.
– Почему именно здоровье?
– Это очень затратная профессия, кроме творческих качеств, режиссер должен обладать недюжинной выносливостью. Когда идет постановочный период и ты, как капитан, стоишь у руля, к тебе сходятся все нити: певцы, оркестр, декорации, свет. Режиссер руководит актерами, музыкантами и даже тем, как реагирует публика. Чтобы собрать это воедино, элементарно нужны физические силы.
– Кто в опере главный – режиссер или дирижер?
– Нас в консерватории учили, что главный – композитор. За ним дирижер и третий – режиссер. Очень важно, чтобы дирижер понимал особенности сцены, если он приходит в зал и только смотрит в ноты, это катастрофа.
– Вам везло на дирижеров?
– Да. Я работала с прекрасными дирижерами. И вообще, там, где я училась, в Ленинградской консерватории, оперу знали, понимали и любили. Ленинград был столицей оперы, это удивительный город, который сам по себе – произведение искусства. Наша консерватория начиналась со знаменитой театральной школы, воспитанники которой работали во всех театрах. Драматические шли в Александринку, музыканты – в Мариинку и в Михайловский театр. В Михайловском ставили легкие спектакли, например, Оффенбаха. Обучение в Ленинградской консерватории было подчинено театру. Учебный зал был огромным, как в Ла Скала. Все учились вместе – дирижеры, оркестранты, хормейстеры, балетмейстеры, режиссеры и даже театральные критики. Обучение велось на очень серьезном уровне, профессура обладала энциклопедическими знаниями во всех областях искусства.
– Вы с таким воодушевлением вспоминаете Ленинград… Вы коренная петербурженка?
– Нет, я из Минска, там окончила консерваторию по классу фортепиано. А потом мне сказали, что я должна заниматься режиссурой…
История вторая
Знаменитый французский мим Марсель Марсо приехал в Минск. Его единственное выступление проходило в Доме офицеров, попасть туда было невозможно, но концертмейстеру ТЮЗа Рахили Каминкер удалось увидеть выступление великого артиста. Потом друзья сказали ей, что Марсо организовали встречу с участниками студии миманса «Рух» («Движение»), которая существовала при Минском тракторном заводе. Участниками студии были глухонемые артисты, выступления красивых изящных людей, которые не слышали музыку, но потрясающе под нее двигались, всегда собирали полные залы.
Рахиль приехала на эту встречу, вместе с восхищенным залом, в центре которого сидел Марсель Марсе, посмотрела часовую программу «Руха». После спектакля состоялась импровизированная пресс-конференция, Марсо отвечал на вопросы публики и журналистов. А потом задал свой вопрос: «Кто был на моем вчерашнем выступлении?» И оказалось, что изо всех присутствующих на спектакле была только Рахиль Каминкер. Артист с интересом спросил: «И что вы можете сказать?» Двадцатилетняя Рахиль была человеком искренним и прямолинейным. Она сказала, что по ее мнению, программа выстроена не совсем правильно, первую и вторую часть нужно поменять местами. Переводчица испугалась и не хотела переводить, но мэтр заинтересовался и настоял. Услышав перевод, Марсо рассмеялся и сказал: «Вам надо быть режиссером!» Так слова самого молчаливого человека в мире предопределили дальнейшую судьбу Рахиль Каминкер.
– Что сегодня происходит в израильской опере?
– Израильская опера переживает не лучшие времена, тут нечего скрывать. Молодые певцы заканчивают академию и покидают страну. Я стараюсь, чтобы наши певцы набирались актерского мастерства, у него в оперном театре своя специфика. Почти нигде поющих артистов этому не учат, я стараюсь дать им необходимые знания, чтобы они могли продолжать карьеру.
– Ваши ученики добились больших успехов на лучших сценах мира, расскажите о них…
– Все началось с Ани Скибинской, которая стала настоящей звездой. После премьеры нашей «Травиаты» она выдержала невероятный марафон, пела в Израильской опере, потом получила приглашение в Ла Скала. У нее блестящая карьера – Аня поет в Италии, она профессор Бруклинского колледжа. Ира Барская и Юра Кисин были приглашены в стажерскую группу Опера Бастилия, потом Ира уехала в Гамбург, а Юра остался в Париже. Виктория Сафронова была солисткой театра Станиславского, потом пела у нас, спела конкурс в Кардиффе, работала в Берлине, сейчас поет в Дюссельдорфе. Я могу еще долго перечислять…
– Рахиль, свою жизнь вы отдаете опере. Вам не обидно слышать заявления, что время оперного театра прошло и скоро на классических музыкальных спектаклях не будет публики?
– Публика будет, я в этом ни минуты не сомневаюсь. Могу привести пример. Недавно мы выступали в религиозной школе для девочек. Совершенно неподготовленная публика, наверное, они впервые слышали оперное пение. Когда я увидела, как эти девочки слушают певцов, какими глазами на них смотрят, я еще раз убедилась: опера – это навсегда.
Римма Осипенко
Загрузка ...