Эксклюзивное интервью: Леонид Серебренников

Леонид Федорович Серебренников – известный исполнитель песен российских и зарубежных композиторов, старинных русских городских романсов. С самого начала карьеры он покорял публику удивительно приятным тембром своего голоса. Каждое выступление Леонида Федоровича – это маленький спектакль, благодаря отточенному мастерству в качестве драматического актера, выпускника известного российского Театрального училища им. Щепкина.

Широкую популярность Леониду Серебренникову, теперь уже имеющему звание заслуженного артиста России, принесла его активная творческая деятельность – работа на радио и телевидении, многочисленные гастроли и концерты и, конечно, киноиндустрия – голос Серебренникова звучит в более чем в 70 кинофильмах. С его творчеством знакомы зрители по всему миру, а в Израиле Леонида Федоровича любят и всегда ждут: концерты часто сопровождаются аншлагами и бурными овациями.

Этой весной гастроли Леонида Серебренникова в Израиле пройдут с 20 по 29 марта. Концертная программа включает в себя интересный и разнообразный репертуар – романсы, песни современных композиторов, зарубежные шлягеры на языке оригинала. В этот раз Серебренников выступит дуэтом с Валерией Ланской, – мэтру не терпится познакомить израильскую публику с талантом известной солистки самых нашумевших российских мюзиклов.

Леонид Серебренников уделил нам время перед гастрольным туром и рассказал о работе с Валерией Ланской, о кризисе эстрадного жанра, о том, что отличает настоящего артиста и о теплоте встреч с израильским зрителем. 

– Леонид Федорович, здравствуйте! Я знаю, что Вы много раз бывали в Израиле и приезжали к нам с разными программами, а теперь Вы выступите вдвоем с Валерией Ланской. Расскажите, почему Вы выбрали именно Валерию?

– Здравствуйте! Мне очень нравится Израиль: погода, исторические места, море. И сколько бы раз я тут ни бывал, всегда что-то новое открываю. У меня было, по-моему, четырнадцать визитов: я приезжал как один, так и с другими артистами: с Богословским, Фельдманом, с ныне уже покойной Валентиной Толкуновой, с Таней Абрамовой – это были чудесные гастроли. Мое последнее выступление в Израиле – с программой «Леонид Серебренников и его леди», в честь моего 65-летия, около пяти лет назад. Тогда со мной были Татьяна Абрамова, Валерия Ланская, Анна Большова и Кристина Аглинц. Вот тогда возникла спонтанно программа, которую мы решили сохранить. Правда, зарубежные гастроли – это одно, а в России трудно, конечно, всех собрать, девочки работают в разных театрах, а иногда и в разных городах… А так – я приглашаю свободных артисток: когда мы с Аней Большовой выступим, когда с Валерией Ланской, когда с Таней Абрамовой, а, порой, и вдвоем с кем-то из них, допустим, когда и Анна, и Лера свободны. То есть у меня есть варианты концертов со всеми ними, можем выступать вдвоем, втроем, вчетвером, мы уже более десяти лет вместе работаем, но с Лерой чаще получается выступать. Возможно, потому что она не так привязана к репертуарному графику театра, как остальные. У девочек в театрах все сложнее: есть спектакль, есть режиссер, которые сказали «нет» – значит «нет». С Лерой проще в этом плане, особенно, если заранее договориться.

– Легко ли с ней работать?

– Да, с ней легко и приятно работать – она великолепная вокалистка, потрясающая! Многим нашим эстрадным певицам есть чему у нее поучиться, не говоря о том, что она исполняет ведущие партии во всех наших московских мюзиклах. В свое время она пела главную партию Мерседес в «Монте-Кристо», она потрясающе пела и танцевала в «Зорро», в спектакле «Граф Орлов». Вот сейчас идет «Принцесса цирка» и «Анна Каренина». Это очень сложная музыка в вокальном смысле, но Валерия исполняет свои партии восхитительно! И при этом она работает не только в мюзиклах, но и дает в Москве концерты джазовой музыки, выступает с ансамблем, поет зарубежные хиты с прекрасным произношением на английском, на французском. Помимо этого она исполняет еще и романсы со мной вместе, лирические песни и, как это ни парадоксально, несмотря на ее молодость, очень любит гражданскую тематику. В ее репертуаре есть песни Высоцкого, причем совершенно серьезные, драматические. Валерия – очень широкого диапазона исполнительница, и это меня греет и восхищает. Я ведь сам люблю и романсы, и военные песни, и лирику прошлых лет, и наши советские песни, вот разве зарубежные шлягеры пою не так давно. У меня уже были гастроли в США и там я исполнял целый блок песен на английском, французском, итальянском и на украинском даже. И совсем недавно ездил с сольным концертом в Норвегию, где в первом отделении я исполнял русские песни, а второе отделение было целиком посвящено западным хитам – песни Фрэнка Синатры, Шарля Азнавура, Джо Дассена. А поскольку Лера делает тоже самое, то сам Бог велел нам петь вместе. И еще Лера может похулиганить: она блестяще в свое время выступала в программе «Повтори», делала пародии на Ирину Хакамаду, на Рину Зеленую в старом фильме «Подкидыш», – а я просто смотрел на нее и не мог понять, она это или не она, там что ни роль, то откровение. Зная ее много лет, я никак этого не ожидал, и каждый раз смотрел, открыв рот. Молодец. Потрясающе работает. И это, конечно, великолепная краска в палитре нашего концерта, хотя Валерия не собиралась включать пародии в свою часть программы, но я ее убедил: это ведь показывает еще одну грань ее творческих возможностей, потому что израильская публика, насколько я в курсе, не очень ее знает в качестве именно эстрадной певицы.

– Да, скорее всего, здесь знакомы с Ланской по проекту «Голос. Дети» в качестве ведущей, или как участницы ледовых шоу. Но это же не раскрывает полностью ее потенциал.

– Именно. А в мюзиклах ее тоже не увидишь, потому что по телевизору их не показывают. Только те, кто бывал в Москве на ее спектаклях, и могут иметь представление. Ну, или отдельные какие-то наши с ней выступления, например, на канале «Культура», где была показана ее сольная программа. Но вы же понимаете, что сейчас телевидение – такая штука… При огромном количестве телевизионных каналов и программ нужно точно знать, по какому каналу, в какой передаче, в какое время… Это раньше было в старое доброе время, когда я начинал, было три-четыре телепрограммы: посетил, например, «Утреннюю почту» и назавтра вся страна тебя знает, потому что «Утреннюю почту» смотрели все. А сейчас – сто программ, и люди, конечно, не в состоянии при всем желании узнать, что именно Ланская поет и когда. Я, например, очень хочу представить Валерию израильским зритеkям, чтобы они открыли для себя настоящую звезду не только российского театра, но и эстрады, великолепно владеющей вокальной техникой в разных жанрах. Я вот помню, лет 6-7 назад в Ярославле, по-моему, у нас был концерт. И тоже ее как-то не очень там знали: дескать, Ланская, да, мы ее в кино видели, в сериалах… А я так, знаете, втайне злорадно думаю, ну, подождите, сейчас вы получите: и вот когда я ее представил, и она начала петь, через три песни зал просто взорвался, люди был впечатлены. Это был такой сюрприз и подарок. Так что, надеюсь, все будет в этом смысле хорошо.

– Раз уж мы затронули тему эстрады и множества телеканалов, как Вы считаете, сейчас современная эстрада не испытывает ли некий кризис жанра, потому что «звезда на звезде и звездой погоняет»?

– Очень, очень большой кризис. Причем, эстрада испытывает кризис не только в России, но и по всему миру. Я в позапрошлом году был в Америке с гастролями, и не наши эмигранты, а настоящие американцы в Чикаго и Сан-Диего подходили после концертов с просьбами в следующий раз привезти программу только из произведений Фрэнка Синатры. Я был очень удивлен, потому что не считал себя знатоком: естественно, я не копирую чужое исполнение, а пою в своей манере. Но они говорили: «Что Вы, у Вас произношение великолепное, а самое главное – репертуар, который у нас уже не поют». К сожалению, молодежь от этих баллад, от этих прекрасных песен отходит, предпочитая современную попсу. Тони Беннетт – прекрасный певец, но он один «старик» остался. То есть за рубежом та же проблема, что и у нас: забывают хорошую классическую эстраду. Очень редко, когда певец на своих концертах, нет-нет, да и схватит какой-нибудь хит из репертуара Вертинского или Мартынова, но, в основном, поют современные песни. И еще сейчас какой-то странный подход: если это современный попсовый певец, то он обязательно должен петь только свои песни, написанные им или для него. А ведь песня – это, как говорил Оскар Борисович Фельдман, даже у хорошего композитора рождается по две-три в год. И когда раньше у нас была «Песня года», еще в доперестроечный период, то по телевизору звучало около 20 песен за весь гала-концерт и эти песни знала вся страна. А сейчас эта же «Песня года» идет два вечера, содержит 50-60 песен, и, честное слово, я не могу ничего запомнить даже. Это какой-то шабаш: музыкальный калейдоскоп, набор звуков, каких-то текстов непонятных – ничего не запоминается. Я уже не говорю даже, что по этому принципу идут все эти вокальные шоу. Мне жалко ребят, потому что они выходят на сцену, а их, по сути, обманывают: они стараются, они поют, они получают первые места – и все. Вот сейчас я смотрел «Голос» пятый уже или шестой прошел, у других зрителей спрашиваю: «А вы помните, кто был в прошлых выпусках?», – никто не помнит! Единицы остаются, все остальные куда-то пропадают, исчезают, как будто их и не было.

– Хотя талантливых много ребят?

– Талантливых полно. Но дело ведь в том, что талант – это не только хороший голос. Голосов в России, как и в любой стране, очень много. Если поездить по нашим ресторанам и филармониям, там такие голоса, обалдеть можно. Но ведь это еще не все. Голос – это только тембр, а при этом тембре важно иметь свою актерскую индивидуальность, свое понимание песни. Какой был диапазон у Джо Дассена? Одна октава. Какой диапазон у Марка Бернеса? Но это был Марк Бернес, если взять «старую гвардию». Я уже не говорю про таких певцов, как Евгений Мартынов, Юрий Гуляев, Эдита Пьеха, Валентина Толкунова – у них была индивидуальность неповторимая. А сейчас очень много классных вокалистов, но они настолько классные, что их невозможно друг от друга отличить, а вроде и поют разные песни.

– Как клоны?

– Как клоны, совершенно верно. И мне их жалко, потому что эстрада для них – жизнь, а те, от кого все зависит, просто, грубо говоря, морочат им голову. Такие вот певцы иногда подходят ко мне, рассказывают, что, мол, вы знаете, я получил первое место в третьем «Голосе». «Да? А где же ты выступаешь?» – спрашиваю, «А вот нигде… Никому не нужен», – отвечают. Сколько я встречал таких людей, которые после «Фабрик», после «Голосов» где-то по провинциям собирают какие-то маленькие местные зальчики. Это грустно. Потому что певец – это не просто тембр, это индивидуальность. Мы как-то даже дискутировали с Лерой Ланской и с Катей Гусевой, на тему, что если начать перечислять современных или из уже ушедших известных, популярных и очень хороших драматических актеров российских, можно сбиться со счета – в каждом московском или петербургском театре можно назвать по 8-10 просто блестящих артистов. А если называть действительно потрясающих певцов, то на первом десятке счет обрывается: раньше были Магомаев, Пьеха, Толкунова, Гуляев, Мартынов, Уитни Хьюстон, Барбара Стрейзанд, а сейчас таких практически нет, во всем мире мало. Настоящий певец – это очень редкая индивидуальность и специальность, это особый дар. Каждый сам по себе представляет из себя что-то уникальное, как отпечаток пальца, который не повторяется в природе. И среди десятков прекрасных вокалистов, которые выйдут на эстраду, может быть только один, который зацепит зрителя.

– Как Вы думаете, почему так происходит? Это что-то врожденное или это нарабатывается постоянным трудом?

– Вы знаете, с одной стороны, это нарабатывается, конечно. Потому что я, например, окончил театральный институт и вокалу-то не учился.

– Как и Валерия Ланская, она же тоже, скажем так, самоучка.

– В том-то и дело: самоучка, но все равно, у нее какое-то музыкальное образование, да и я какое-то имел, но не специальное вокальное. Безусловно, я много слушал, как поет Лемешев, как поет Шарль Азнавур, как поет Мартынов Женя. Я учился у них, пытался петь их песни, не копируя. Пытался понять, почему то или это в их песнях меня затрагивает. В каждом слове все ловил… И, конечно, это еще и наработка. Я очень часто вижу, как хороший певец выходит с красивым голосом, и при этом же замечаю, как он следит за рукой, думает о том, как голос поставить, как ножку подвинуть, в общем, идет такая «химия». Сейчас же каждый выходит и у каждого – балет: певцы по сцене носятся, сзади – отвлекающие танцоры, все движется, крутится, как у фокусника – он рукой махнет, а там целый паровоз событий. Совершенно непонятно, зачем им балет, когда и песня-то абсолютно неоправданна. В свое время меня учил Анатолий Кролл, у которого я играл: «Что ты там руками машешь, за микрофон хватаешься?», а я отвечал, что не знаю, что мне делать, как себя вести на сцене. И он говорил, что все просто – нужно подойти к микрофону, опустить руки вниз и петь вот так. И только когда у тебя возникнет желание поднять руку – подними. Я начал петь таким образом – было очень тяжело, ощущение, будто я совершенно без голоса. А он повторял: ищи слово, ищи мысль, пытайся заставить слушать без рук и без ног, что называется. И я так учился. Когда Мирей Матье к нам приезжала, а я в группе у нее подпевал, то обратил внимание – она выходила к стойке микрофонной, и за песню поднимет одну ручку только, и раз – опустила, а все остальное – голосом, голосом. Думаю, вот оно, в чем дело-то.

– Считате, это не отвлекает именно от слушания? Я заметила, что когда кто-то поет даже откровенную попсу, а ему аккомпанирует оркестр, то и артист движется спокойнее, и песня слышится совершенно по-другому.

– Да, взять даже видеозаписи Тома Джонса или Шарля Азнавура: просто в руках микрофон держат, просто стоят, просто ходят по сцене, просто рассказывают о каких-то своих мечтах, мыслях, чувствами делятся со зрителем, рассказывают посредством музыки и песни свое отношение к жизни. А когда ты трясешься, пляшешь… Разумеется, есть песни танцевальные, развлекательного плана, там это оправдано, но когда все песни… Замечали такое: идет какой-то праздничный концерт по телевидению, а ощущение, что это одна и та же песня на три часа. Ужас какой-то, неужели современный зритель не устает? Раньше как концерты проходили: сначала певец, потом жонглер, затем балетная пара, ансамбль скрипачей Большого театра, пародист – то есть, жанры были. А сейчас одни песни и в этом шквале что-то выбрать невозможно. Вот сейчас мне рассказывал Саша Пашутин, как приехал в один город, собрался полный зал на две тысячи человек: он читал прозу Бунина, Чехова, стихи, что-то спел, потом снова прозу, а зал, открыв рот, его слушал. И ведь молодежь! И все поразились, поскольку забыли о том, что такое русское слово, что такое русская поэзия: потом говорили, что даже не подозревали о том, какой красивый русский язык. Потому что не читают больше. Художественное слово давно забыто. Вот в чем парадокс.

– Молодежь привыкла к Шнуру и к матерному словцу?

– Да, вот и получается одна попса, попса, попса. А где эстрада, а где жанры? Забыли все, что прививать нужно людям разное понимание о том, что такое сцена вообще, что она дарит людям разные направления, воспитывает. А там уже выбирай то, что тебе больше нравится. А когда идет только одна попса, что зрителю остается? Только слушать «ту-ду-ту-ду-ту-ду-ду». И больше ничего. Вот она, трагедия эстрады, эфира, телевидения, она переходит на молодежь нашу, которая совершенно ошалела. На наших концертах с Лерой, допустим, если молодых людей набирается хотя бы треть зала – мне приятно, раз они слушают лирические песни, романсы – значит, у них хороший вкус.

– Вам не кажется, что, вероятно, специально создается у молодежи такая иллюзия, что достаточно научиться петь и попадать в ноты и все, ты – певец?

– Так она не создается. Она преподносится именно так. Я даже видел, как шли эти программы подготовки к очередному прослушиванию на очередное вокальное шоу: стоит прослушиваемый, а перед ним сидит известная певица или певец, и говорит, дескать, возьми вот эту ноту, а теперь эту, а теперь запомни, когда выйдешь на сцену – на все плюнь, ты должен быть уверен в себе, ты – звезда. То есть, им внушают, что он спел одну песню, с ним что-то там поработали и он уже звезда. Ну как так? Звезда – это космическое тело, которое светит миллионы лет. А это не звезды, это так, падающие метеориты. Когда ты выходишь на эти конкурсы, типа «Голос», «Фабрика звезд» – это не ты звезда, а тебя из этой огромной массы выбрали, справедливо или несправедливо – неважно. Тебе предоставлен, благодаря этому конкурсу, шанс выйти на профессиональную эстраду, и в течение, может быть, даже не одного года, а целого ряда лет доказать, что тебя не зря выбрали. Я на эстраде уже ужас сколько лет. Если вспомнить, я многих знаю и видел, как это все годами нарабатывается, завоевывается. Азнавур вышел на сцену уже в солидном возрасте, тоже ничего не получалось. Нет, это очень долгий процесс, тяжелый, мучительный. Бессонные ночи, песни, тексты, мысли о том, как лучше… И после того, как ты проработаешь три-пять лет (у кого как), то, возможно, зритель своим посещением концертов, своими аплодисментами докажет, что ты действительно звезда, что ты не зря получил это звание, а не те, кто выпихнул тебя на сцену, говоря, ты звезда, выходи и пой.

– Скажите, пожалуйста, как проходит Ваш рабочий день, без чего артист, певец не может – рабочая репетиция ли это, какие-то занятия, голосовые партии, изучение языка?

– Когда я учу новые песни, тогда я включаю фонограммы, с гитарой сижу. Я чаще песни учу про себя, слушаю мелодию, напеваю, запоминаю текст. И, как правило, я не стараюсь дома даже петь в голос, внутри себя я работаю, работаю. Я попробую, конечно, ноту какую-то, или как песня звучит. Но я просто знаю уже свою верхнюю ноту и понимаю, ага, это я возьму. И только на сцене уже пою, потому что только зритель может подсказать, правильную ли ты выбрал песню. Иногда бывает, учишь песню, учишь, думаешь: «Ух, это будет бомба». И вот выходишь, поешь – ничего. Пробуешь второй раз, третий, чувствуешь – не идет, не принимают песню. То ли я неправильно подаю, то ли она просто не сегодня, не для этого зрителя, не для этого времени. Откладываешь. Начинаешь другую песню, вроде бы ничего в ней такого, а зал взорвался. Стоп: что, почему? Непонятно. Песни я заранее не отрабатываю, в отличие от оперных арий, там свои законы. А вот песня – она позволяет двигаться голосом «влево-вправо», я вдруг, неожиданно для себя, нахожу какую-то паузу, где-то вырвалось слово и я его проговорил. Не потому что я подумал об этом и выучил так, а потому что так получилось. Это как если объясняться в любви девушке, я же не думаю о том, с какой интонацией об этом сказать. Просто я люблю человека, подхожу и говорю, а как оно получится – откуда я знаю. Так же и со сценой. Я выхожу и я не знаю, как у меня получится: просто выхожу и рассказываю, делюсь.

– Каждый раз новая история получается?

– Каждый раз по-новому. В этом прелесть. Потому-то я ненавижу исполнения под «плюс» – песня мертвая тогда. Она рождается каждый раз заново, когда ты выходишь ее петь, хотя под минусовую фонограмму она держит уже более-менее музыкальный фон, конечно. Иногда даже исполняя сто раз одну и ту же песню, на сто первый раз исполняешь и что-то такое красивое получается, даже сам не ожидал. А почему? Настроение было другое, состояние было другое, чьи-то глаза увидел и что-то новое получилось. Вот в этом прелесть. Я частенько вспоминаю западные пластинки с надписями вроде: «Концерт Эллы Фитцджеральд. Берлин. 1964 год». Они записывали свои песни на живых концертах довольно часто. Это особая магия: все, что ты исполняешь для зрителя на живом концерте, в студии так никогда не получится. Например, на дисках Андрей Миронов поет «Остров невезения» или Никулин «Песню про зайцев»: я знаю, что эти песни специально для диска они записали уже в студии. Понятно, что для фильма они тоже писали в студии, но там была привязка к кинокартине. И я чувствую эту разницу, она действительно есть. Поэтому я стараюсь никогда не пользоваться «плюсом» – у меня их нет. Даже не знаю, когда это вообще может может быть оправдано, разве что на каких-то больших аренах, где зритель не видит, или сильный ветер, дождь, когда невозможно чисто технически реализовать.

– Наверное, это и отличает настоящего артиста?

– Наверное. Я и тут буду странен: годы идут, а вокальную форму держу – хотя дома не пою, а работаю на сцене живьем. Поэтому голос держится в определенной физической форме. Конечно, за счет возраста диапазон немножко снижается, связки тоже стареют, от этого никуда не деться, физиология. Когда-то я пел песню «Мария – Мирабелла», там есть ре-бемоль третьей октавы, сейчас я туда просто при всем желании не смогу попасть, не то что бы я стал хуже петь. Но вот «Волшебника» из «Обыкновенного чуда», я продолжаю петь живьем, так же как в фильме. Ее я пока держу в репертуаре, хотя не собираюсь петь на предстоящих гастролях, потому что, мне кажется, сколько уже можно. Хотя если из зала попросят, я спою. Но хочется чего-то нового.

– Расскажите тогда немножко о программе концертной, что новенького и интересного Вы приготовили для израильского слушателя?

– Конечно, будем петь дуэтом с Лерой, исполним романсы, лирические песни. Я спою зарубежные хиты и песни из репертуара Евгения Мартынова, Жана Татляна, Ободзинского – вот эти вещи, давно забытые. Они, возможно, не такие ударные, но очень красивые и старшее поколение благодарно за эти шлягеры. Это будет такой смешанный концерт – каждый из нас покажет свое владение жанрами, будут дуэты как лирические, драматические, серьезные, так полутанцевальные, шуточные.

– Вообще израильский зритель – какой он?

– Зритель очень серьезный. Люди могут какие-то реплики кидать, если им не нравится, могут просто вставать и уходить – наблюдал такое, когда из кто-то моих коллег работал не очень хорошо. Здесь зритель самодостаточный, без комплексов: не нравится – уходит, нравится – аплодирует.

– Есть ли в программе концерта песня, которую Вы исполняете с особым трепетом и почему?

– О, нет такой песни. Это дело настроения, как погода. Как говорят, не сотвори себе кумира. Я просто стараюсь не брать те песни, которые мне не нравятся, которые меня не греют. Нелюбимых песен не пою. Они все – как мои дети, и я их всех люблю и в зависимости от настроения исполняю. На днях я прослушивал старые записи Жени Мартынова и от одной у меня просто мурашки по коже – я по ней соскучился, не пел ее лет семь, сразу захотелось ее исполнить, и я взял ее в программу в Израиль. Так что нет такой песни.

– Существует мнение, что исполнение романса легко опошлить. Вы уже давно поете романсы и Ваша манера исполнения многим людям нравится. В чем секрет? Вы тоже их через душу пропускаете или это что-то свыше?

– Вы сами все сказали: именно через душу. Потому что когда ты поешь романс и думаешь о вокале, о ходах каких-то голосовых, также как и в песне – ничего не получится. Романс – это самый легкий жанр, потому что в военных песнях нужно нести некий шлейф скорби, барды поют одно, а между строк подразумевают другое – там мозгами очень нужно работать. А в романсах, я всегда это на концертах говорю, нет второго плана, все открыто. Романс очень хорошо получается у людей темпераментных. Почему? Потому что в нем надо любить, ненавидеть, переживать. Простой «ключик» к исполнению романса – «надо чуйствовать», как Райкин говорил. Если ты любишь, чувствуешь, страдаешь – все получится.

– Что Вы чувствуете, когда с Вами поет весь зал? Вы же такой, по сути, проводник публики в ее память?

– Это, в общем-то, верх радости. Хотя я пою мало песен таких, которые можно подпевать. Но если «Офицерский вальс»: «…Ночь коротка, спят облака…», вот это могут петь вместе со мной или «Темная ночь». Это, конечно, здорово. Другое дело, что я каждый раз исполняю песню по-новому, с какими-то нюансами, стараюсь, чтобы все же не пели, а слушали.

– Если бы у Вас была возможность прожить день, превратившись в другого человека, какого-нибудь музыканта, артиста, кого бы Вы выбрали?

– Я очень люблю Женю Мартынова, но я знаю, что он безумно страдал, и у него была очень тяжелая жизнь. С одной стороны, я бы мог побыть один день качестве Жени, но это была такая тяжесть жуткая, мне бы хотелось все это осмыслить…

– Чтобы стать успешным артистом, нужен талант или упорный труд?

– Талант – это данное от Бога: голос, внешность, слух. Только, как сказать, например, как рояль: вот у тебя стоит красивый рояль, сделан хорошим мастером, но без умелого музыканта, он будет просто деревянным предметом интерьера. Поэтому человеку талант дан только как инструмент, а все остальное – труд. Если труда не будет – ничего из этого не получится. Работа, только работа, постоянные поиски чего-то нового, интересного. Если артист не волнуется – он умер.

– Как артист?

– Да, абсолютно. Артист должен волноваться. И волнение всегда придает определенный кураж на сцене. Хороший такой кураж. А если не волнуется – это все, конец: отработал, денги получил и поехал домой. Это не работа. Тогда можно уже идти куда-то, я не знаю, пол подметать. Это не удовольствие, это не кайф. Точно так же не кайф под фонограммы петь. Это уже не искусство, это кукольный театр.

– Ваша коллега Валерия Ланская призналась нам в своем интервью, что вообще ничего не слушает потому, что ей настолько хватает музыки в работе, что она предпочитает тишину. А у Вас получается слушать на досуге любимую музыку? Какая музыка вдохновляет, современная ли, классическая?

– Работа, конечно, не всегда позволяет просто наслаждаться любимой музыкой. Но все под настроение: несмотря на то, что я пою романсы и русскую классику, в машине очень люблю слушать зарубежную эстраду – Азнавура, Джонса, Синатру, Эллу Фитцджеральд – какие-то такие вещи, песни пятидесятых-шестидесятых. Джазовую инструментальную музыку могу слушать бесконечно. Оскар Питерсон, Дейвид Брубек – просто от них в восторге. Они не привязаны к вокалу и фоном я могу просто от них, что называется, балдеть. Ну и классика – это классика: 2-й концерт Рахманинова – мой любимый, здесь же Бетховен с его «Лунной сонатой», а если зазвучало бы что-то из Чайковского – ух, аж мороз по коже, порой, даже слезы на глаза наворачиваются.

– Над чем Вы сейчас работаете? Я помню, что у вас был интересный проект Unforgettable, с джазовой программой.

– Поскольку этот вопрос уже освоен, то конкретного проекта нет, сейчас просто набираю репертуар. У меня концерты всегда универсальные: романсы, лирические песни, зарубежные. Хороший концертный проект у меня состоялся в прошлом году, когда я отметил юбилей: Шикарный симфонический состав – центральный военный оркестр Министерства обороны Российской Федерации (духовая его часть), Красная площадь, Спасская башня. Я об этом даже не мечтал! Они на все мои песни создали оркестровые аранжировки и я в Колонном доме союзов давал сольный юбилейный концерт с этим оркестром. Пригласил, естественно, своих «леди». Потом мы давали этот же концерт в Белом доме правительства, плюс на канале «Культура» у меня есть 50-минутный фрагмент этого концерта, снятый уже в студии. Вот это был действительно проект. Это потрясающе. Это восторг. Вот это можно считать проектом.

– Я еще слышала, что Вы не любите диски и записей как таковых у Вас нет. Сейчас что-то изменилось?

– Почему? Есть. Я их выпустил несколько лет назад, просто не люблю с собой возить на гастроли. Меня часто спрашивают, привез ли я диски, а я не привез. Потому что диски раскупят, наслушаются и в следующий раз не придут на концерт. А так пусть лучше соскучатся.

– Ну и последний вопрос – мой любимый. В Израиль приезжают люди, которые частенько начинают жизнь с нуля: они меняют страну, язык, культуру и прочее. Что бы Вы посоветовали или, может быть, пожелали людям, которые находятся на вот таком перепутье, в начале совершенно нового пути?

– Вы знаете, я когда-то размышлял о том, что бы я делал, если бы вдруг судьба меня куда-то закинула, ведь я все время думаю о доме. А как только ты начинаешь вспоминать про свою улочку, про свой домик, сразу слезы наворачиваются, это тяжело очень.

И вот с одной стороны, начиная все с нуля, стоит абсолютно оторваться от прошлого и жить только тем миром, в который ты приехал. И найти в себе недюжинные силы отрезать воспоминания и сосредоточиться на том, чтобы строить свою новую жизнь.

Но, с другой стороны, я все-таки считаю, что Родину, наоборот, не надо забывать, тем более сейчас, когда есть радио, телевидение, возможность съездить и навестить родные места. Потому что… Различные неприятности в связи там с какой-то идеологией, политикой – это все мишура, это все уходит, а память о стране, что тебя взрастила, родные места, те же березы и родной воздух греют. Как только ты отрежешь от себя корни своих предков, тело твоего дерева зачахнет, засохнет. Поэтому сейчас мне в большей степени кажется правильным, что отрубать нельзя, раз потом все равно плохо будет. Надо помнить прежний дом и не забывать русский язык, пусть дети и внуки все равно его учат, раз уж так получилось…

– Спасибо большое, Леонид Федорович, очень было интересно с Вами беседовать.

– Спасибо и до встречи на концертах.

Билеты доступны на сайте Biletru или по номеру *4997