Владимир Варнава: Данность тела в стихах и танцах

На верхнем фото – Владимир Варнава. ©  Виктория Назарова

Его религия – танец. В пять лет он подражал Майклу Джексону, а в двадцать девять уже ставил в Мариинке одноактные балеты. Танцовщик и балетмейстер, Владимир Варнава работает с телом, как с глиной, создавая образы для большой сцены и для уличных перформансов. Спектакль «УтроВечер», с участием Чулпан Хаматовой, стал для него экспериментом, где кроме танца и музыки звучат стихи известного советского поэта Юрия Левитанского. Накануне гастролей Владимир Варнава рассказал Елене Шафран о том, как станцевать стихи и зачем человеку тело.

– Несколько лет назад в Тель-Авиве Михаил Барышников сыграл спектакль «Бродский / Барышников» на стихи Иосифа Бродского. Спектакль произвел невероятный фурор. Ваш проект со стихами Левитанского в той же параллели: стихи, поэт, танцовщик.
– У нас еще есть потрясающая актриса и прекрасная пианистка. В «Бродском» великий танцовщик был наедине с великим поэтом. Наш спектакль это все-таки трио. Наверное, такое сравнение будет некорректным. Но, да, у нас есть общее – поэзия и танец.

– А что вы нашли для себя в этом материале? Юрий Левитанский –  поэт-фронтовик. Его время –  далекое прошлое для такого молодого человека как вы.
– Когда Чулпан предложила мне участвовать в проекте, я засомневался: не понял ее выбора. Я очень люблю поэзию Гумилева, Хармса, Маяковского. Я, знаете, больше пребываю в такой сказочной мистике. Я мечтаю когда-нибудь сделать спектакль по Маяковскому, а  сейчас готовлю работу по Мандельштаму. И вдруг Левитанский. И сначала, честно говоря, я отказался. Но, когда увидел его фотографию, портрет человека «оттепели», перечитал его стихи, передо мной открылся целый мир, не знакомый мне ранее. Потом мы встретились с Чулпан на первой читке, и она сняла тот поэтический вал, который обрушился на меня. Она читала его стихи так спокойно…. Убрала тот восторженный, возвышенный тон, которым сами поэты читают свои стихи. Ушла внешняя атрибутика, осталось только внутреннее содержание, появился новый  смысл. И я столкнулся с целой планетой, многое переосмыслил. Читал, рефлексировал, вел диалог с поэтом. И это создало невероятный объём между нами. В мире есть много прекрасных вещей, о которых мы не знаем. Они известны узкой аудитории, и я благодарен своей работе и профессии, что она мне показывает такие прекрасные слои искусства. Мы начали работать. Я просто поверил Чулпан, а она поверила а меня.

– Вы давно знакомы с Чулпан?
– Да, давно. Чулпан приглашала меня по делам ее фонда выступить в Лондоне. Мы дружим. Многие говорят, с друзьями работать нельзя, но я работаю с друзьями и дружу с тем, с кем я работаю.

– Это самое лучшее, что может быть.
– У меня по-другому и не получается. Все люди, которые меня окружают, это те, с кем я, так или иначе, перекликаюсь в творчестве.

– В спектакле «УтроВечер» вы и актер, и балетмейстер, и режиссер-постановщик. Как вам удалось соединить все эти функции?
– Это сложилось само собой. Моя профессия – танцовщик, и перформер, и учитель танцев, и хореограф. Режиссер это все-таки немного иная профессия, но с другой стороны, я верю в творческую реинкарнацию, в то, что можно заниматься разными вещами. Я уже ставил балетные спектакли и номера как балетмейстер и невероятно счастлив, что в этом спектакле мне удалось применить свой опыт,  исследовать важные для меня идеи. Мы не стремились соответствовать чьим-то ожиданиям или развлекать публику. И не собирались ее учить, мы просто хотели поделиться с ней своим ощущением искусства и мира. И в данном случае Чулпан и продюсерская команда доверились мне и дали карт-бланш.

– Ваш танец на сцене  – импровизация?
– Мой танец полностью импровизирован. Я специально не ставлю себе рамки, чтобы не ощущать границ. Самое главное в этом спектакле постараться быть собой. Не вытанцовывать, не обслуживать публику, а найти свое естественное существование. И хотя в нашем спектакле очень интенсивный драматический фон, в каждой сцене есть определенная телесная задача. Именно такой подход меня вдохновляет. Мне не очень интересно сидеть и корпеть над каждой строчкой, пытаясь буквализировать смысл каждого слова. Вся магия происходит между слов.

– Слова вам не мешали самовыражаться в танце?
– Уже нет. Но еще года два назад очень бы мешали. Я бы к ним привязывался и старался бы очень точно отразить, что имел ввиду автор. Сейчас меня это в меньшей степени интересует. Я к стихам отношусь как к музыке. Есть поток и я стараюсь войти в этот поток, как в воду.

– Танец –  это зашифрованное послание. А слова объясняют зрителю, что происходит. Нет ли в этом диссонанса?
– Это не слова. Это поэзия. Поэзия  – это музыка, ритм, совершенно другая стихия. Вместе они создают совершенно другой объём.

– У вас в спектакле есть еще одна стихия – музыка. Она удивительно подобрана.
– Началось все с минималистов и с ними стихи Левитанского приобрели вселенское звучание. Потом возникли и другие композиторы. Я предложил «Петрушку» Стравинского. Я очень люблю эту вещь. «Петрушку» я ставил в Питере. Но оказалось, что в нашем спектакле Стравинский слишком очевиден и слишком попадает в текст. Пришлось отказаться. А Прокофьев оказался менее буквален, энергия его сочинений не так разрывает музыкальную ткань спектакля и танца.

– Вы говорили об импровизации и движении. Невероятно, какие чудеса творят со своим телом современные танцовщики. Куда все это идет и есть ли предел этому совершенству?
– Танец это такая штука, что для танца тебе ничего не надо.

– Нужно тело.
– Тело, как данность, есть у каждого человека. Прекрасные танцоры есть даже среди людей с ограниченными возможностями. Даже на протезах их тело невероятно выразительно. Но в обществе существует пропасть между человеком и танцем. При просьбе потанцевать многие застывают, стресс сковывает их тело. Они стесняются танцевать. А я считаю, что если у тебя есть тело, то ты можешь двигаться, а значит танцевать. Ты умеешь дышать, умеешь и танцевать. Каждый человек способен к творческому акту. Более того, творчество это единственный способ познания мира, самоидентификации, контакта с другими людьми. Раньше мне казалось, мы занимаемся такой странной работой, просто танцуем, развлекаем людей, получаем удовольствие. Теперь я уверен, все, кто занимается творчеством и движением, делают очень важную, значительную работу и, ценность ее бесконечна. Куда движется танец, я не знаю. Современный танец очень разнообразен, развивается во всех направлениях. И Израиль сегодня  – это Мекка современного танца.
Танец – это ощущение свободы и настроения. Танцовщик телесно и в своем сознании свободный человек. Я восхищаюсь теми, кто смог создать свою танцевальную планету, и таких людей довольно много: Якобсон, Джексон, Нижинский…

– Вы помните свой первый танец?
– Я в детстве увлекался Майклом Джексоном. Папа, когда мне было пять лет, ставил кассету, а я танцевал. Эта энергия до сих пор во мне живет. Помню танец в детском ансамбле. Он назывался «Рыжики». Мальчишки изображали охотников с копьями и гонялись по сцене за поролоновыми львами. Подростком в народном ансамбле я танцевал национальные ханты-мансийские танцы и танец американских ковбоев. В театре первая роль, которую я станцевал, была роль Шута в «Лебедином озере». Это был театр Оперы и балета республики Карелия. Потом много танцевал, когда освободился от оков театра.

– Что это значит?
– Уволился и ушел на вольные хлеба. Из Петрозаводска уехал в Париж. Там участвовал в кастинге. Из 200 участников дошел до четверки. Дальше меня сбросили. Выбирали только одного. Но меня это сильно вдохновило, потому что я понял, что если я из двухсот танцовщиков вошел в четверку, значит я чего-то стою и начал дальше двигаться. В Питере мы поставили балет «Пассажирка» на музыку Мечислава  Вайнберга. Это был первый мой независимый спектакль после театра. Спектакль получил широкий резонанс,  прошел на премию «Золотая маска» в трех номинациях. Потом в Мариинке я поставил номер на музыку Сати для солиста Игоря Колба. Это был мой дебют на большой сцене. Художественный руководитель Мариинского театра Юрий Валерьевич Фатеев меня заметил и пригласил в мастерскую молодых хореографов. И потом маэстро Гергиев увидел мой балет «Глина» и предложил мне поставить «Ярославну» и «Слово о полку Игореве», а затем «Петрушку» Стравинского. Сейчас я ставлю «Дафнис и Хлоя» на музыку Равеля в Мариинском театре.

– Спектакль «УтроВечер» отличается от ваших предыдущих постановок. В нем,  помимо танца, присутствует и драматическое действие, и слово. К тому же вы использовали в оформлении новые технологии, 3D декорации.
– Знаете, я уверен, что главное лицо в театре – это  артист, он создает магию. Ту, что между слов. А лучшие друзья постановщика  – музыка и свет. Технологии, которые сегодня стали доступны и в театре, они прекрасны, но не должны заслонять собой общую идею. К сожалению, от очень многих 3D идей пришлось отказаться, они слишком много забирали на себя внимания, уводили от сути. Мы оставили черную графику,  двухмерные и трехмерные модели, которые создают максимальный объем и ощущение вращения. Но все было решено через тело. И мы продолжаем импровизировать, что-то добавлять, что-то убирать. Для нас с Чулпан спектакль «УтроВечер» не закончился. Он продолжается.

******

Музыкальный спектакль «УтроВечер»
Народная артистка России Чулпан Хаматова
Танцовщик-хореограф с мировым именем Владимир Варнава
Блестящая пианистка Екатерина Сканави

Хайфа, 30 января 2020, четверг, «Аудиториум», 20:00
Тель-Авив, 31 января 2020, пятница, Театр «Гешер» , 19:00
Беэр-Шева, 1 февраля 2020, суббота, Центр сценических искусств – Большой зал, 19:00
Ашдод, 2 февраля 2020, воскресенье, Центр сценических искусств, 20:00

Заказ билетов – http://bit.ly/31vIrvs на сайте организаторов гастролей – компании RestInternational

Фотографии (© – Виктория Назарова) предоставлены продюсером спектакля – театральным агентством entr’acte