Летиция Химо: «Чтобы быть артистом и музыкантом, надо иметь определенную силу – силу характера, силу воли»

Продолжаем наш проект “8 женщин 8 марта” – сегодня у нас в гостях очаровательная французская виолончелистка с еврейскими корнями Летиция Химо.

Обладательница первого приза Гильдии концертных исполнителей в Нью-Йорке и первого приза Международной музыкальной академии в Лос-Анджелесе сегодня выступает по всему миру с классическими программами. Летиция постоянно играет с Симфоническим оркестром Берлина, со многими оркестрами Европы и камерными составами, в том числе и с оркестром Юрия Башмета. Талантливую виолончелистку приглашают такие известные дирижеры, как Жан-Клод Казадезюс, Клаудио Симоне, Анжел Ромеро, Владимир Спиваков, Александр Рудин и др.

Ее имя известно на всех континентах, а виртуозная игра покорила сердца именитых педагогов и многочисленных поклонников. Хрупкая внешне корсиканка сильной игрой вдохновила знаменитого израильского скрипача Саню Кройтора создать программу специально для нее. Это целый концерт, состоящий из авторской музыки самого Кройтора, а так же его аранжировок мирового классического репертуара с современными мотивами, где скрипка и виолончель разговаривают, спорят и поют о человеческих страстях, о жизни и любви.

C 1 по 9 марта Летиция и Саня выступят в Израиле c новой концертной программой «От Баха до Битлз. Продолжение…» Что такое – жизнь музыканта-виртуоза, легко ли встретить музыканту свою вторую половину и как совмещать музыку и жизнь – Летиция делится откровениями с нашими читателями.

– Летиция, расскажите, пожалуйста, с чего началась Ваша карьера, какие были первые шаги, почему Вас захватила музыка? Вы же с детства занимаетесь…

– Да, конечно, с детства: мой уже ныне покойный папа был музыкантом- джазовым барабанщиком, еще он играл на гитаре фольклорную корсиканскую музыку. То есть с детства я была погружена в эту музыкальную чарующую атмосферу. Мама моя к музыке не имеет отношения, но у нее тоже творческая натура – она в свое время рисовала. Мой отец – корсиканец и, как все уроженцы Корсики, он очень любил итальянскую оперу, поэтому все мое детство в семье слушали старые добрые итальянские оперы в исполнении известных теноров и басов – Карузо, Паваротти, из русскоязычных помню Шаляпина.

И когда мне было около 5 лет, я заявила своему папе, что я хочу стать оперным певцом: мне очень хотелось петь вот таким мужским глубоким тенором, высокие женские голоса меня раздражали. Но папа объяснил мне, что так уж сложилось, что я родилась девочкой и по природе это невозможно. Я задумалась.

Начинала я, как многие музыканты, с фортепиано, как и моя сестра, она пианистка, тоже училась в России – в Москве и Петербурге. Лет до 10 я училась игре на фортепиано, и как-то по телевизору увидела выступление Мстислава Ростроповича – очень хорошо помню, это с тех пор мой любимый концерт – он играл концерт Сен-Санса для виолончели с оркестром № 1. Я сидела и смотрела очень внимательно, и потом сразу сказала родителям, что больше не хочу играть на фортепиано, а хочу играть на виолончели: раз уж я не могу петь тенором, то я могу им играть! – здесь совпадало мое восприятие звука и голоса. Родителей сначала охватила паника – как быть? – но все-же приняли решение перевести меня в класс виолончели. Так я начала я занятия в консерватории в Париже.

– Вы же с детства подавали большие музыкальные надежды и Вас называли вундеркиндом в музыкальных кругах!

– Почему я и уехала учиться в Россию… В Париж периодически приезжали с мастер-классами педагоги из Московской консерватории – Безродный, Гутман, Малинина, Башмет, Спиваков – они тогда были молодыми, но уже очень большими профессионалами. На их уроки приходили музыканты уже высокого уровня, новая Франция. Моя сестра тоже была в числе приглашенных, потому что на тот момент она уже получила первую премию Парижской консерватории, и я только два-три года играла на виолончели к тому времени мне было всего 13 лет. И мой отец подошел к педагогам и рассказал обо мне, попросил уделить внимание для прослушивания. Но они все отказывались – мы не можем, она слишком маленькая еще. Но как настоящий еврейский папа он упорно настаивал на своем и в итоге преподаватели согласились. Я очень хорошо помню, что в комиссии были не только виолончелисты – Шаховская, Гутман, – но и другие – Снетковский, Спиваков, Безродный и другие! – и я как-то неплохо сыграла перед ними и они согласились, что со мной стоит позаниматься. И так все пошло.

– Насколько тяжело было уехать из солнечной Корсики в снежную Москву?

– Это да, это было тяжело. Но с другой стороны я очень хотела уехать – мне настолько нравится русская школа, русская культура! Конечно, у Франции своя не менее интересная культура, и ее я тоже люблю, но почему-то мне нравилось то, как со мной общается педагог, как объясняет, как мотивирует – по ощущениям мне русская школа виолончели подходила больше, чем французская. Поэтому я очень обрадовалась, когда московские педагоги сказали, что из меня выйдет толк и я могу приехать. Нужно было тоже сдать экзамен, чтобы поступить в консерваторию, заниматься и потом ждать разрешения, я же иностранка, гражданка Франции – раньше такого не было, чтобы французы учились наравне с россиянами, были разные стажировки месяцев по 10, да, но не полноценное обучение. Не буду рассказывать все подробности, потому что там долгая история как все это происходило, скажу только, что было очень непросто уехать.

– Принимали Вас на условиях как полноценного студента?

– Да, конечно, никаких поблажек и снисхождений: экзамены как у всех, различные документы, бумаги, договоры, разговоры, но в итоге все получилось!

– То есть сначала Франция, потом Россия, теперь Израиль, как же Вы решились еще и на репатриацию?

– После России, около 7 лет, я еще жила и училась в Америке, в Нью-Йорке в Джулиардской школе, потом снова вернулась во Францию, а уже потом была алия. Почему Израиль – мои корни отсюда. Я лет с 13-14 часто здесь бывала, приезжала к родственникам: у меня здесь большая семья – бабушки, дедушки, дяди и тети, двоюродные братья и сестры. Мои родители постоянно тут бывали.

Еще был случай, который мог бы меня сделать израильтянкой гораздо раньше. Однажды я выступала на концерте и там среди зрителей была жена Айзека Стерна (американский скрипач еврейского происхождения – прим. авт.) – Вера. Я уже училась там после консерватории, что-то вроде музыкальной аспирантуры – и Вера подошла ко мне, сказала, что в Израиле, в Иерусалиме у ее мужа есть своя школа и что они были бы рады, если бы я приехала к ним учиться.

Но я к тому времени уже немного устала от постоянной учебы и переездов, очень скучала по своей семье и потому отказалась от этого предложения. Но глубоко в душе я всегда хотела быть гражданкой Израиля, я чувствую свою причастность к этой стране благодаря своим корням.

И несмотря на то, что я тогда отказалась от обучения в Израиле, я чувствую, что на тот момент это было самое правильное решение, ведь позже я все равно совершила репатриацию уже осознанно. И несмотря на то, что я и сейчас половину времени провожу в Израиле, а половину – во Франции, но теперь я чувствую, что я очень люблю Израиль.

– Вы всегда знали, что Вы еврейка?

– Да-да, это все в душе: даже в детстве когда я играла произведения Эрнеста Блоха, то всегда чувствовала отклик внутри себя, я чувствовала, что это моя музыка, она заставляла меня трепетать особенно. К тому же мои бабушка с маминой стороны и дедушка с папиной – евреи, выходцы из Цфата и Тверии соответственно, которые в свою очередь познакомились уже на Корсике. Там много таких пар сложилось, именно среди выходцев из этих израильских городов. Получается, что я коренная израильтянка, которая родилась на Корсике.

– Насколько возможно такому творческому человеку, как Вы, совмещать полное погружение в музыку и бытовую жизнь, общение с родственниками, с семьей?

– Ну я даже об этом не думаю, это как-то все естественным образом происходит. Погрузившись только в музыку и ничего не видеть более – так тоже жить невозможно, и без музыки невозможно, когда у тебя есть к этому потребность. Поэтому важен баланс, важна гармония. Я думаю, что без этого я бы не могла жить: мне важна и моя музыка, и моя семья.

– А могли бы представить себе, что рядом с вами мужчина, который не связан с музыкой? Могли получиться такие отношения гармоничными?

– Есть такие пары, где один партнер – музыкант, а другой – нет, у которых получается связать свою жизнь и быть счастливыми. Но как я вижу, что эти «немузыканты» – высококультурные люди, образованные и очень любят музыку или связаны с каким-то другим видом творчества – живопись, поэзия, что-то еще. Потому что если совсем нет чувствительности к музыке у одного из партнеров, я думаю, это невозможно: музыканты вообще люди очень чувствительные – мы все по-другому ощущаем – глубже, тоньше, и все принимаем близко к сердцу. Я думаю, что люди, которые никак не связаны с каким-либо творчеством, – не обязательно быть музыкантом, – не смогут построить гармоничную семью с таким человеком, им будет очень трудно жить вместе – слишком высокая эмоциональность творческого человека может казаться гипертрофированной реакцией на определенные события в жизни, им будет тяжело понять своего партнера, а без понимания как можно быть вместе? Поэтому, если у пары совпадают характеры, да еще и они оба причастны к музыке – они лучше понимают друг друга. Я счастлива, что мой мужчина – тоже музыкант, и нам понятны наши реакции, наше отношения к тем или иным ситуациям.

– Да и принимать важность репетиций, гастроли, концерты таким парам проще, наверное?

– Конечно! Жить с музыкантов в принципе сложно: это жизнь наоборот. Мы работаем допоздна – концерты, как правило, проходят вечером, поздно встаем, поздно ужинаем, много репетируем, мало находимся дома. А если твоя вторая половинка работает в офисе, пять дней в неделю с 9-ти до 6-ти, то ритм жизни попросту не совпадает.

– А случаются ли у Вас в паре споры, дискуссии по поводу концертной деятельности – как, что надо играть?

– Редко: мы настолько хорошо чувствуем друг друга, что понимаем друг друга с полуслова. Если есть моменты, то больше технические, не музыкальные. У нас в этом гармония. Конечно, мы репетируем вместе перед концертами – и у нас не возникает споров о том, что тут нужно было сыграть вот так, а вот здесь – иначе. Нет, мы абсолютно сразу чувствуем, что нужно сделать.

– У Вас с Саней Кройтором собственный музыкальный проект «От Баха до Битлз» – можно ли назвать этот проект бизнесом?

– Существуют артисты, которые считают, что их музыка – это их бизнес. Но я к ним не отношусь. Нет, для меня слово «бизнес» – это ужасное слово. Для нас наш проект – это не просто работа или способ заработать деньги, это наша жизнь! Конечно, мы зарабатываем на жизнь нашим творчеством, но назвать нашу музыку бизнесом у меня язык не поворачивается. Бизнес – это что-то бескомпромиссное, без чувств и только ради денег. А наша музыка – это часть нас самих, которая пропущена через душу.

– Интересно, что и у Вас, и у Сани – музыкальные семьи. Это особенно приятно, что Вы вообще встретились.

– Да, это очень здорово: у нас очень похожие по характеру отцы, я считаю, что нам очень повезло встретиться с Саней. И особенно приятно, что его отец принимает участие в наших концертах, его игра на аккордеоне очень нравится нашей аудитории.

– В прессе пишут, что у Вас очень строгий характер, несмотря на то, что внешне Вы хрупкая и красивая женщина.

– Наверное, потому что я корсиканка (смеется). Вообще, чтобы быть артистом и музыкантом, надо иметь определенную силу – силу характера, силу воли. Во-первых, это тяжелая профессия. Во-вторых, если вы хотите достичь очень высокого уровня мастерства, как, например, это сделала я, то нужно быть к себе невероятно строгим и не прощать себе слабостей, не давать поблажек. А это не так легко, как кажется. Иногда не хочется заниматься, а хочется поспать подольше, но нельзя, надо вставать и брать смычок в руки и работать-работать-работать. В России у меня были очень строгие педагоги, ну очень-очень строгие – я ни разу не пропустила ни занятия. И было очень тяжело, временами мне хотелось все бросить и вернуться во Францию.

– Было настоящее желание все бросить?

– Бывали моменты, что меня обуревало чувство отчаяния. Когда меня у меня ничего не получалось, и меня ругал преподаватель, что я плохо играю и, похоже, совсем не занималась, хотя я занималась с утра до вечера. Это было очень обидно! Мне хотелось со злости разбить инструмент об голову преподавателю и уехать домой (смеется). Но через такое многие проходят – в жизни бывают тяжелые периоды, когда хочется все оставить, но потом ты остываешь и понимаешь, что без этого твоя жизнь не будет полноценной.

– Сколько сейчас требуется времени Вам, чтобы поддерживать свой высокий уровень виртуозной игры?

– Перед большими и сложными концертами я занимаюсь по 4-5 часов в день, но такие концерты, конечно, не каждый день происходят. Музыканты – как спортсмены, всегда должны быть в форме, а перед соревнованиями уделять максимум внимания упражнениям. Когда я была студенткой, то занималась с утра до ночи – боялась, что мне скажут что я бездарна и толку от меня никакого не выйдет. Был настолько высокий уровень учащихся в нашем классе – после Ростроповича студенты приходили – что я не могла себе позволить быть хуже них. Мы все, конечно, там очень подружились, очень хорошие и милые были ребята, но все равно они меня воспринимали как иностранку, а я хотела быть как они, как обычная русская студентка, поэтому очень много занималась. Хотя все знали, что я не просто француженка, а с Корсики, и мое имя – Летиция – как у матери Наполеона, наверное, поэтому еще приписывают мне сильный характер. Но повторюсь, то, что сила характера музыканту действительно нужна.

– У Вас есть какой-то девиз, с которым Вы идете по жизни?

– Сложно назвать это девизом, скорее правило: для меня важно быть честной по отношению прежде всего к себе, к своему делу, к своей музыке и к людям, которых я люблю и уважаю. Это самое важное для меня.

– Ваши гастроли в Израиле всегда совпадают с празднованием 8 марта, как подарок для всех женщин страны. В России же отмечают 8 марта и часто дарят мимозы женщинам-преподавателям. Как отмечают этот праздник на Корсике и отмечают ли вообще?

– Да, на Корсике тоже отмечают Международный женский день. Вообще роль женщины на Корсике очень сильна, как и в еврейской культуре, они очень похожи: мамы крепко держат семью в своих руках, мужчины прислушиваются к мнению женщин, а сыновьям иногда очень тяжело приходится, когда они взрослеют (смеется). Но все-таки главным женским праздником там считается 15 августа, католический праздник – Успение пресвятой богородицы Девы Марии, его отмечают больше, чем 8 марта в России.

– Дарит ли Вам Саня цветы на 8 марта?

– Не только на 8 марта, он дарит мне их всегда и без повода. Самые мои любимые цветы – я люблю очень орхидеи, обожаю анемоны – всех цветов, и особенно темно-фиолетовые и цвета яркой фуксии. И розы, конечно, тоже, но не простые, а садовые, как на картинах Моне.

– Летиция, пожелайте что-нибудь нашим читательницам накануне Международного женского дня 8 марта.

– Я желаю всем женщинам быть радостными, красивыми, здоровыми и всегда быть оптимистками по жизни! Бывают моменты в жизни, когда дела идут не так хорошо, как хочется, но эти периоды пройдут, и, возможно, нужно пройти через этот негатив, чтобы впоследствии получить счастливый период, поэтому желаю женщинам проходить через такие периоды с позитивом. Это все происходит для чего-то, с какой-то целью, и важно научиться видеть хорошее в перспективе.

Беседовала Гюна Смыкалова